Фандом: Сумеречная сага
Автор: Aelitka
Статус: закончен
Основной пейринг: Маркус Вольтури
Жанры: Angst, Drama
Размер: мини
музыка: Yiruma – Love Hurts
Время, тихо сопя за спиной, нам спаяло руки -
мы почти неразлучны,
мне хочется в это верить,
но
еще бы разок отразиться с тобой друг в друге...
это было бы...
правда...
а время открыло дверь, и...
Ветер.
влажный, осенний,
чуть слышно качает шторы.
В слабых отблесках стекол едва проступают лица.
Наши лица
и ветер.
И тихий печальный шорох -
ты ушла
в меня
вся.
По крупицам.
Ты стала сниться...
Я узнал как стекло ощущает шаги эпохи,
и наполненный (с)нами до верхней своей границы,
Я ловил твои взгляды,
при каждом удобном вздохе,
но из каждого взгляда
знакомы
одни ресницы.
Я тебя узнаю лишь по снимкам у нас на полке -
с этой трещиной вряд ли уже подлежу починке,
и, быть может, блесну на любимой щеке осколком...
Время вышло,
а ветер
несет в никуда
песчинки.
Илья Бантос
Невидимой, бесшумной тенью я скольжу по улицам Волтерры, залитым лунным серебром, которое, отражаясь от белоснежной кожи рук, ослепляет мои отвыкшие от ярких красок глаза. С них будто спала мутная, вязкая пелена, и я, летя сквозь ночной воздух, недоверчиво осматриваюсь: даже идеальная память вампира не способна бороться с разъедающим воспоминания равнодушием к окружающему миру, что сопровождало меня на протяжении последних… лет? Десятилетий? Веков?.. Серый туман, который постоянно был рядом, сейчас рассеялся, и, поражённый нахлынувшими на меня ощущениями, я целых двести пятьдесят три секунды не думаю о тебе.
Теперь время почему-то имеет значение, время, которое остановилось с твоим уходом. Тогда всё замерло, застыло мошкой в буро-серой смоле окружающего мира, и лишь мысли о тебе, что бурным, нескончаемым потоком проносились в моей голове, показывали, что я ещё существую. Сейчас же я с энтузиазмом отсчитываю секунды, мысленно учитывая каждую, что блестящей каплей скатывается с покатого бока вечности, вдребезги разбиваясь о булыжную мостовую.
Ты возвращаешься в сопровождении двести пятьдесят четвёртой из них: мелькнувшие серебристые волосы в отражении на витринах, смеющиеся, искрящиеся счастьем бордовые глаза в лужах под ногами, переливчатый смех в журчании тонких струй фонтана.
Я останавливаюсь, с интересом наблюдая за тем, как твой силуэт медленно проступает в дышащей, живой темноте высокого арочного пролёта передо мной. Ночь рисует тебя лёгкими взмахами невидимой кисти: проявляется тонкий стан, длинные пальцы, стройные ноги, лёгкий изгиб губ. Привычные чувства вытесняют сумятицу, воцарившуюся внутри меня двести семьдесят секунд назад. Отравленными кинжалами вонзается в сгоревшее сердце боль, щемящим морозцем проносится по коже тоска, и любовь, любовь, которая ни на йоту не ослабела с наших последних секунд вместе, омывает раскалённым свинцом каждую клеточку моего алмазно-твёрдого тела. Не издав ни звука, я кулём валюсь у узорных ворот, что мешают мне добраться до тебя, и, стиснув зубы, несмотря ни на что продолжаю ласкать взглядом ускользающие изгибы твоего тела.
Маленький клочок бумажки, крепко сжатый в моих похожих на когти хищной птицы пальцах, вонзается в ладонь, и каллиграфическим почерком выведенные на нём слова будто раскалённым клеймом отпечатываются на пористой коже. Три слова, девять букв, которые двести восемьдесят три секунды назад сдёрнули шоры с глаз, пролились ледяной водой на уснувший здравый смысл, на логику и интуицию, что всё это время дремали, завернувшись в тугой кокон боли. С губ срывается сдавленный стон, приглушённое проклятие, слёзная мольба о прощении.
В твоём призрачном взгляде я не вижу укора, не вижу осуждения или ненависти. Нет, в твоих бездонных зрачках лишь любовь и печаль, и осознание этого прохладными волнами омывает раскалённые добела нервы.
Силы будто покидают тело, тело, которое было создано, чтобы оставаться вечно молодым и полным энергии. Медленно, борясь с многовековой усталостью, опустившейся на меня своим многотонным грузом, я стягиваю с себя плащ. Камни мостовой кажутся горячими, прижимаясь к обнажённой коже, и я невольно вздрагиваю, когда в голове проносится мысль о том, что с наступлением рассвета меня может ожидать бесконечность, наполненная жаром огня и страданиями. Но спокойствие в твоих глазах прогоняет эти мысли прочь, и я благодарно выдыхаю, позволяя надежде на скорое завершение всей этой боли расцвести на месте души, давным-давно превратившейся в пепел.
Секунды продолжают мерно разбиваться вокруг меня, и вскоре мне уже кажется, что это звёздное небо опустилось на землю, что каждое мгновение, приближающее меня к цели, остаётся рядом с нами, царапая грани души своими острыми светящимися шипами. И эту боль я принимаю с радостью.
Две тысячи шестьдесят секунд спустя я тяжело вздыхаю, ведь до меня доносится шорох плаща другой тени Волтерры, решившей показаться на улицах этой ночью. Тёмный силуэт на фоне решётки ворот медленно проступает из темноты, и ты смотришь на него своими широко распахнутыми и, несмотря ни на что, полными любви глазами. Вы похожи – не чертами лица и не фигурой, не цветом волос и не выражением глаз – нет, вы похожи отношением друг к другу, тем, что открывается для меня ярко-синей паутинкой родственной любви, которая всегда тянулась между вами. Именно она обманула меня, скрыла очевидное. Ведь я должен был знать, что жажда власти для Аро намного важнее всех родственных связей, вместе взятых…
Спокойный, размеренный голос будто вспарывает спокойствие ночи, и я мечтательно прикрываю глаза – его голос всегда напоминал мне о тебе… Нелепо, признаю.
- Chi l'ha detto che la notte è fatta per dormire? La notte si pensa, riflette, si piange, si ricorda, si ama; si vive, - задумчиво произносит Аро, опустившись на брусчатку рядом со мной и устремив затуманенный взгляд в небо. /*Кто сказал, что ночь для сна? Ночью вы думаете, размышляете, плачете, помните, любите. Вы живёте.*/
Я молча перевожу взгляд на тебя и невольно вздрагиваю: ты уходишь, прячешься в тенях, оставляя меня наедине с твоим братом… наедине с твоим убийцей.
- Ты, брат мой, задумывался о том, что всё наше существование похоже на бесконечную ночь? В которой есть место не только для любви, - театрально вздохнув, Аро переводит взгляд на меня: обнажённую, скорчившуюся рядом с ним пустую оболочку того, что некогда было самым преданным его союзником, - c'è sempre qualcosa che resta, quando tutto va via... /* Всегда существует что-то, что остается, когда всё остальное уходит …*/
- Любовь не ушла, - хрипло отвечаю я, поразившись глубине эмоций, пронизывающих мой голос. Глаза Аро расширяются, и в них я вижу страх.
- С пробуждением, брат мой, - произносит он величественно, но я прекрасно слышу тщательно скрываемую дрожь его голоса.
Аро никогда не был глупцом. Он совершал ошибки, принимал неверные решения, и жажда власти иногда заставляла его совершать ужасные поступки, но он всегда знал цену своих промахов. И был готов заплатить её, какой бы она ни была. Но в этот раз осознание того, что, пожертвовав жизнью своей любимой сестры, он приобрёл не вечную привязанность, а лишь несколько - лет? Веков?.. – фальшивой преданности одного из своих братьев, сводит его с ума.
В темноте за нами раздаётся шорох, и внутри меня вновь вспыхивает уже было потухший огонь привязанности к Аро. Я вижу, как тонкие бордовые нити тянутся от моей груди к его, но теперь я прекрасно понимаю, что всё это фальшиво, что в этой выворачивающей всё внутри наизнанку потребности угодить ему нет ничего настоящего. И под моим взглядом нити вспыхивают, мгновенно обращаясь в пепел.
Я больше не собираюсь участвовать в его играх.
- Скажи им уйти, - твёрдо шепчу я, усаживаясь рядом с черноволосым предводителем мира вампиров и накидывая на плечи плащ, - это не сработает, брат мой.
Пожав плечами, Аро, не оборачиваясь, кивает, и с лёгким шорохом плащей его телохранители растворяются в предрассветной темноте.
- Я должен был проверить, - невинно говорит Аро.
Киваю, не желая обсуждать это. Всё это время я понимал, что лишь дар Челси удерживает меня от необдуманного, по словам Аро, а на самом деле единственного верного поступка. Дар Челси – и то, что я не готов был уйти.
Сразу после твоей смерти, среди бури эмоций внутри царствовала жажда мести. Я готов был разорвать на клочки того, по чьей вине ты покинула меня. Но затем я понял, что, если верить смертным, месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. И замер, застыл в ожидании подходящего момента, погрузившись в свою боль и неутихающую любовь к тебе. Сейчас же, глядя на лицо твоего брата, я не чувствую желания насолить ему. Моя месть давным-давно не только остыла, но и покрылась плесенью, прогнив до самого основания. В ней нет больше нужды.
Всё, что мне нужно – это покой.
Аро вопросительно смотрит на меня, и его рука замирает рядом с моей, готовясь прикоснуться. Пожав плечами, я крепко сжимаю пальцами его ладонь, и взгляд правителя Вольтерры устремляется сквозь меня, когда он погружается в пучину моих мыслей. Несколько раз он вздрагивает и пытается вырваться, но я лишь крепче сжимаю его руку: желание погрузить его в океан моей боли не является мстительным, нет. Я лишь хочу, чтобы он понял, что натворил.
Для всех, не знающих Аро достаточно близко, это желание может показаться невыполнимым. Сложно заставить раскаяться того, кто готов жертвовать миллионами жизней ради выполнения своих планов. Но я не стремлюсь наказать его, не стремлюсь заставить извиниться. Мне лишь хочется напомнить ему о твоём нежном смехе, о глубоких глазах, о серебристых волосах. Напомнить, как сильно мы оба любили тебя.
Ты снова появляешься в темноте, и с твоих губ срывается беззвучная благодарность.
Вырвавшись из моей хватки, Аро переводит обезумевший взгляд в арочный проём – и застывает. Я знаю, что он видит тебя, видит эти знакомые линии в темноте.
- Il ricordo di te vivrà nel mio cuore, - шепчет он, не отрывая от тебя взгляда. /* Память о тебе будет жить в моём сердце. */
- Юному Каллену всё-таки удалось встряхнуть тебя, да, брат мой? – тихо говорит Аро, - тебе не придётся повторять его выходку, чтобы достичь своей цели, - он значительно оглядывает моё теперь скрытое плащом обнажённое тело, - думаю, что мы можем обойтись без этого.
- Ты же понимаешь, что, в конце концов, я узнал бы даже без его помощи? – тихо говорю я. Мне не хочется отплачивать смертью тому, кто помог мне увидеть истину. В мыслях мелькает воспоминание о том, как юный вампир изо всех сил прижимал к себе смертную девушку, и как ярким пламенем пылала связывающая их любовь. Я не видел подобного с момента твоей смерти, любимая, и при воспоминании об их объятиях внутри всё сжимается, и кинжалы боли с новой, яростной силой вспарывают мою, казалось, привыкшую к подобному обращению, давно ушедшую душу.
Вздохнув, Аро поднимается на ноги.
- Его никто не тронет. Противостояния с Калленами пока не кажутся мне своевременными. И это был мой промах, Маркус, а я умею признавать свои ошибки, - Аро смотрит на меня сверху вниз, и в его бордовых глазах я вижу печаль. Эту сторону величавого Вольтури доводилось видеть немногим, но мне прекрасно известно, что бесконечная грусть и тоска являются неизменными спутницами вечной жизни.
- Почему ты думал о том, как убил её, на том поле, Аро? Почему именно тогда? – шепчу я, и уже повернувшийся ко мне спиной брат замирает.
- Потому что маленькая провидица показала мне твою смерть, брат мой, - печально отвечает он, не оборачиваясь, - и облегчение, её сопровождавшее. Не знаю, по каким причинам наш юный бронзоволосый друг решил сообщить тебе о том, что открылось ему в день несостоявшейся битвы… - Аро кидает на меня взгляд через плечо, и я знаю, что он прощается со мной, - … но я рад, что он это сделал. Nessun rimpianto, nessun rimorso. /*Нет ни сожалений, ни угрызений совести.*/
Немного помолчав, он встряхивает головой и, бросив на твой силуэт последний взгляд, беззвучно уходит. И в чистом воздухе звенит лишь еле слышное «Прощай, брат мой».
Небо медленно светлеет, и я молча продолжаю отсчитывать секунды отпущенного мне времени. Пять тысяч девятьсот восемьдесят седьмая из них горячей слезой срывается с неба, и, разлетаясь вдребезги, соприкоснувшись с горячими камнями, устилающими площадь, мелкими брызгами рисует твой силуэт. На этот раз ты рядом, совсем близко, кажется, что если я протяну руку – ты обхватишь её своими длинными, изящными пальцами, и уведёшь за собой, в бесконечное спокойствие.
Но я не решаюсь сделать это. Последние мгновения моего существования погружают меня в водоворот боли, и вместо того, чтобы плыть к поверхности, я позволяю ему засасывать меня всё глубже и глубже. Воображение рисует твою смерть, смерть от рук любимого брата, и ты кричишь, выкрикиваешь моё имя, без слёз рыдая, зовёшь меня, но я не слышу, не прихожу на помощь, и осознание этого в очередной раз разрывает меня на куски. В твоих безжизненных глазах отражается огонь, и я сам горю, пылаю, беззвучно вою от безысходности, потому что, что бы я ни делал – тебя не вернуть, никак, никогда…
Эта боль настолько сильна, что я не сразу понимаю, где заканчивается воображаемый огонь и начинается настоящий, окутывающий моё тело, уничтожающий то, что было лишь пустой обёрткой с пеплом внутри. Ты смотришь на меня сквозь пламя, и его отсветы делают твоё лицо дьявольским, пугающим, зловещим. Я вдруг отчётливо понимаю, что больше никогда не увижу тебя, и впервые за последнюю вечность вслух кричу, захлёбываюсь животным воем, потому что осознание этого убивает меня быстрее, чем огонь правосудия Вольтури.
Весь мой мир пылает, плавится, и последние секунды, как капли расплавленного воска, облепляют моё тело, не давая двигаться, комком застывают в горле, не давая сделать вдох, не давая кричать, шептать, стонать твоё имя. Из последних сил сдавленно шепчу Дидима, и, с финальным взрывом невыносимой боли, ты оказываешься рядом, и огонь вокруг гаснет. Твои прохладные руки с любовью смахивают невидимые слёзы с моих щёк, и ты улыбаешься…
Ощущение этого прикосновения и тихое, звенящее в пустоте внутри меня прощание, как лучшие стражи, прогоняют боль и страх, сопровождая меня на бесконечном пути в вечную темноту.
А на площади пальцы Джейн крепко сжимают измятую, испачканную пеплом бумажку, на которой каллиграфическим почерком Эдварда Каллена выведено: Её убил Аро.
|
0
