Фандом: Сумеречная сага Автор: Джаспер Хейл Статус: закончен Основной пейринг: Маркус/Дидим Жанры: ангст, драма Размер: мини
От автора: на создание данного фика меня вдохновила далеко не только С.Майер. У нее был взят лишь Маркус, его характер и бесконечная скорбь по Дидим. Основным вдохновителем послужил Томас Харрис, полицейские хроники Флоренции и картина Сандро Ботичелли.
Душевная боль незаживающей раной и разорванное в клочья сердце, вновь гнали его прочь из замка. Замка, где он был так счастлив, но уже несколько столетий не слышал любимый голос, легких шагов, а нежные руки не обвивали его за шею. В очередной раз он бежал из Вольтерры. Города, в котором ему уже все опостылело. Где каждый камень напоминал о ней. И о том, что произошло.
Он бежал от себя. Но призраки прошлого не отставали, словно были его собственной тенью.
Раньше у него хватало выдержки добраться до Германии и там, вдали от клана, он мстил за невозможность насладиться любовью. Но уже несколько десятилетий боль налетала неожиданно. Настигала его и поглощала в самое неподходящее время. И единственное, что могло притупить ее - это кровь. Много крови.
Маркус не сомневался, что Аро знал. Еще с того момента, когда он еще мог сдерживаться. Великий просто не мог не знать. Но он молчал. И не предпринимал попыток остановить своего безумного брата. И Маркус пользовался этим молчаливым разрешением. Он брел по темным переулкам Флоренции. Вслушивался в каждый звук, шорох, шепот, шевеление ветра. Вот скрипнула ставня. Неподалеку дочь мясника ругалась с отцом. В соседнем доме проснулся маленький ребенок и мать пыталась заново его уложить спать. А вот и оно. То самое. Долгожданное. Невдалеке послышался тихий смешок и Маркус сразу же уловил сбившийся темп сердцебиения, словно прикасался ладонью к груди, а не находился в квартале от донесшегося звука. Он почувствовал едва уловимый запах страсти и возбуждения. Глубокий вдох - и аромат проник в него. Наполнил его рот ядом. Маркус не стал выдыхать его обратно, наслаждаясь, словно гурман, каждой ноткой, впитывал в себя каждую молекулу воздуха. Если бы сердце вампира могло биться, то оно бы сейчас стучало в такт тем двум, что были совсем неподалеку и которым вскоре предстояло замолчать. Навсегда.
Двигаясь в темноте медленно даже для человеческой скорости, Маркус растягивал сладкую муку. Его голод и боль стянулись в один узел и он не стремился его разрубать. Словно мазохист он жаждал растянуть страдание, остаться еще немного с ним наедине, окунуться в него с головой и не выныривать, пока хватит сил. Потому что тогда наградой будет несколько недель тишины, пустоты и спокойствия. Они покинут его ненадолго. Чтобы вернуться вновь.
...Маркус и Дидим вернулись от Ботичелли. Он как раз закончил работать над наброском для картины, где собирался изобразить их. Не в праздничном величии парадных облачений, а как древних богов, покинувших Италию многие столетия назад.
Волосы Дидим все еще украшали розы, когда Маркус нежно опустил ее на кровать. Он не стал вынимать цветов из прически, и когда ее голова коснулась белоснежного постельного белья, десятки лепестков разлетелись кровавыми каплями по подушке. Маркус целовал ее маленькие белые груди, а она комкала тонкие простыни своими тонкими пальчиками, сгорая от возбуждения... Он мечтал, чтобы Дидим навсегда осталась для него такой. Страстной, волнующей, закусившей от отрасти кораллового цвета губу. Он пытался вычеркнуть из памяти догорающий костер. Старался не винить себя в том, что не успел. Но каждый раз воспоминания наваливались как снежный ком и обрушивались лавиной. Вновь и вновь. Неконтролируемо. Они вытягивали из него все силы, не давая опомниться и забыться. Осталась лишь вечная оболочка. Пустая, как скорлупа из которой червь боли выел всю сердцевину. Он уже совсем близко слышал прерывистое дыхание. Буквально за углом. Оно отдавалось у него в висках и возрождало забытые образы. Влюбленные совсем не обращали на него внимания.
"Совсем еще дети", - пронеслось в его воспаленном мозгу. Но даже эта мимолетная и шальная мысль не в силах была его удержать.
Даже на мгновение.
Стремительным рывком, девушка даже не успела взвизгнуть, а парень - понять в чем дело, Маркус лишил обоих сознания. И, прижав обоих к груди, не выходя на освещенные лунным светом участки проулка, поспешил туда, где он собирался вновь оживить картину, чтобы ненадолго избавиться от тиранящей его грудь стрелы боли.
Маркус осторожно положил их на травяной ковер. Обескровленные влюбленные были словно тряпичные куклы. Сегодня он был гуманен и не дал им очнуться перед смертью. Маркус выпил мелкими глотками каждую каплю их любви и страсти. Вобрал в себя запах их желания. Того, чего не было у него самого уже несколько столетий. Того, что он и не надеялся получить вновь, пока не увидел, прогуливаясь в один из сумрачных дней по галерее Уффици, картину Сандро Ботичелли. Пока не увидел себя. И Дидим, спокойно и торжественно глядящую на него с полотна бессмертного мастера.
Его превосходная память, не дававшая забыть о смерти возлюбленной, посмеялась над своим владельцем, сыграла с ним злую шутку, дав ему потерять воспоминание о картине Ботичелли. Он стоял ошарашенный и смотрел на Дидим в образе богини любви и давно потерянные чувства вновь оживали в нем.
А потом вернулась боль. И поглотила все прекрасные воспоминания, оставив в памяти лишь догорающий костер и ветер, развевающий пепел по ветру.
Он уложил их в уже столетия не изменяющиеся позы Хлориды и Зефира - бог западного ветра преследует, мчится, сгибая деревья, а нимфа со страхом смотрит на него и из ее уст, вместе со словами, сыпятся прекрасные цветы. Оголил грудь девушки, поцеловал еще сохранивший свой цвет сосок. Так, как когда-то ласкал Дидим. Украсил ее тело цветами, а на губы положил алые розы. Сдул несколько соринок, прицепившихся к ее волосам и только потом положил руку юноши ей на талию.
Дидим любила эту картину. Намного больше, чем парадный портрет кисти того же Ботичелли, висящий в их замке. Она говорила, что только на ней она чувствовала себя настоящей, а не тем монстром, в которого ее превратил Аро.
И каждый раз, снова и снова, вновь и вновь, Маркус воссоздавал пусть даже часть этой картины для любимой, от которой остались лишь горстка пепла, тоненькое колечко с изумрудом, истлевшие лепестки роз и непрекращающаяся боль внутри.
В память о ней.
Во имя бессмертной любви, которую не могли пережить, перелюбить и перечувствовать какие-то жалкие смертные.
